Народная проза Самарской Луки

Региональная культура



Как бы ни были популярны в современной жизни идеи глобальных ценностей, все большее число людей осознает важность пространственной координаты для культурных процессов. Даже самый беглый анализ мирового культурного пространства как саморазвивающейся системы приводит к признанию высшей ценности региональных культур, которые и питают общее культурное и духовное мироздание. Мировая культура может нормально развиваться только при разноцветии регионов. В этом ключе взгляд на города как на центры мира, включающие в себя все лучшее достаточно порочен. По такой схеме пытаются мастерить жизнь политики и чиновники. Для многих из них город (=центр) – это, - по выражению Каганского и Родомана (1995), - “источник животворных повелений” для безликой окружающей среды.

Ни один, даже самый прекрасный город мира не может развиваться только на собственной городской почве. Корневая система экономического, рекреационного, культурного, экологического развития любого региона требует живительных сил определенной территории. Причем, территории выделяемой совсем не по принципу административного деления. Ее границы нельзя оконтурить, основываясь только на арифметике и директивах. Региональное пространство - очень сложный объективный, развивающийся организм. В одних случаях его границы резки как линия на бумаге, в других перманентны и налагаются друг на друга по типу диффузного облака параметров. В одних случаях это пространства с преобладанием центростремительных процессов, в других - центробежных.

Особая категория - фольклорные пространства. В них, как бы ни развивались города, главным держателем ценностей оказываются окружающие их мелкие населенные пункты. Сельская традиционная культура постоянно поддерживает и формирует фольклорную уникальность региона. Этика городов строится на способности или неспособности поддерживать окружающее фольклорное пространство как важную составляющую культурного наследия региона.

Особой издержкой современного классического образования является нетерпимость регионального миропонимания. Нынешняя система образования и сегодняшнее мировоззрение работников СМИ ориентируют людей, в основном, на нейтральные, глобальные законы жизни. Вопреки им, люди, ощущающие и поддерживающие природно-культурные особенности регионов не вымирают как мамонты. Именно они питают мировую культуру соками жизни. Благодаря им сохраняется и развивается специфические черты неофициальных регионов, например, таких как Русский Север, Мордовское Присурье, Алтай, Мещёра, мир Байкала, Южный Урал, Владимирское ополье, Валдай и многих другие.



Самарская Лука - культурное пространство.



Самаролукское культурное пространство одна из жемчужин российских регионов. По формальным признакам Самарская Лука - это небольшая территория, прилегающая к крупной излучине Волги у Жигулевских гор. Десятки миллионов лет назад здесь вздыбилась земля Жигулёвскими горами, единственными на обширной Русской равнине. У путешествующих по Волге, эти места всегда оставляли яркие впечатления от увиденных ландшафтов. Меткую характеристику дал этим местам Илья Ефимович Репин. Он сравнивал Жигулевскую гряду гор с лихой плясовой музыкой на фоне заунывных мелодий плавных берегов Волги в других местах. Горы и их волжское обрамление создали на Самарской Луке не только уникальные ландшафты и необычное сочетание животных и растений, но и породили особый дух традиционной культуры. Необычная для равнинной России природа стимулировала проявление и закрепление здесь неведомых пристрастий, специфического образа жизни, фольклорных мотивов. Природная уникальность стала главным аргументом образования Жигулевского природного заповедника (Кудинов, 1989), а природно-культурный комплекс стал аргументом создания национального парка “Самарская Лука” (Рощевский, 1991).

Об окрестностях Жигулей просвещенная Европа впервые была достаточно широко оповещена в XVII веке благодаря книге Адама Олеария (русский перевод - Олеарий, 1906) и помещенных в ней сонетов Пауля Флеминга. Замечательный дуэт путешественника и поэта первым обратил внимание на фольклорную специфику и, что не менее важно, на яркую фольклорную самобытность окрестностей Жигулевских гор.

В XIX в. бурный интерес к народной культуре Самарской Луки и ее общенациональной значимости стимулировали статьи, книги и стихи Дмитрия Николаевича Садовникова (1847-1883). Его статьи, сборники сказок, преданий и загадок (Садовников, 1872а, 1872б, 1876, 1883, 1884 и др.) оказали заметное влияние на развитие российской культуры и общенациональное самосознание. Публикации Садовникова стимулировали появление целой плеяды художников пера, кисти, кино разрабатывавших фольклорные мотивы Самарской Луки в конце XIX – начале ХХ веков, среди них: А.А. Коринфский, Н. Степной, С.Г. Скиталец, А. Ширяевец, В. Ромашков и др.

Д.Н. Садовников первым выделил культурное пространство, связанное с Жигулями и Самарской Лукой. Он назвал этот регион Самарским краем, отчленяя его тем самым от административного деления среднего Поволжья на Самарскую и Симбирскую губернии. Он первым из исследователей края осознал, что эта земля формирует у волжан настроение, отмеченное целым рядом знаковых образов и настроений, мотивов. Важно отметить, что самаролукское культурное пространство сформировалось не по принципу кровного родства людей. Это полиэтничная территория, где разные народы долгое время заряжались единым духом, не теряя национальной специфики. Все национальные культуры волжан в той или иной степени прониклись ощущением того, что волжский мир многолик. Мир Болгара и окрестностей, мир Самарской Луки и Жигулей, мир прикаспийских степей - все это разные ипостаси народного духа. Смешно говорить, что для человека важнее: печень, легкие или кожа. Без любой этой части человек не жилец. Также и культура России, особенно традиционная культура не жилец без ее природно-культурных комплексов.

Р.Ф. Туровский (1998) на карте культурных ландшафтов выделяет окрестности Самарской Луки в особый Самарский культурный пояс, определяя специфические характеристики здешнего русского говора (преимущественно южнорусского с сильным яканьем). Е.А. Ягафова (1998) зафиксировала различия традиционной культуры чувашей, проживающих в Самарском Заволжье и правобережье. Сведений о специфике самаролукской народной культуры накапливается все больше. Причины этого, как уже говорилось, кроются в исторической общности, природной уникальности и относительной изолированности. Огромный вклад в регионалистику Самарской Луки сделали археологи и историки. Работы И.Б. Васильева, Э.Д.Дубмана, Г.И. Матвеевой, Ю.Н. Смирнова и многих других позволили понять многие особенности региональной культуры.

В Х-XIII веках здесь процветал крупный город Волжской Болгарии. По площади и населению он, по-видимому, превышал древний Киев. Муромское или Муромский городок, так это место называют местные жители, окружали многочисленные мелкие и разные в этническом отношении поселения. Самарская Лука в то время была окраиной самого северного мусульманского государства. Часть жителей тогда оставались язычниками. Здесь, на стыке европейской и восточных культур в ту пору бурно процветала транзитная торговля с Мордвой, Русью, Средней Азией, Персией, Хазарией, Кавказом. Кроме местных мастеров, в городе трудились строители и ремесленники из Средней Азии и других мест. Наверняка, на людных местах, собирали слушателей профессиональные сказочники - медлахи. Они рассказывали сказки и предания по памяти или зачитывали их из рукописных книг. Позже, многие столетия здешняя культура развивалась как часть огромного монгольского мира. Золотая Орда постепенно уступала управление этой территории Казанскому ханству. С 1552 г. Самарская Лука, как и вся Волга, стала частью преимущественно православной России.

Мирная культурная преемственность самаролукцев сохранила многие фольклорные образы, родившиеся в далеком прошлом. Здесь, бытуют представления о воинственных девах - явные отголоски долгого соседства Самарской Луки с женоуправляемым миром кочевников сарматов и савроматов. Народные рассказы берегут мотивы, связанные с поздними кочевниками – ногайцами, которые ушли от Самарской Луки в первой половине XVII века.

В шуточных, эпических, лирических, балагурных проявлениях народной прозы жили и преобразовывались, наполнялись новым содержанием и новым смыслом, но все-таки древние мотивы и образы. Люди подменяли имена фольклорных героев, их социальную принадлежность, но берегли фабулу, дух сюжета. Как это происходило не всегда понятно. Ведь по данным исторической науки самаролукское пространство несколько раз претерпело глобальную смену культур и народов. Калейдоскоп государств и народов не уничтожил долговременной народной памяти. Правителям не удалось полностью реализовать правило "новая власть - новая культура". И в этом смысле надо признать, что в познании Самарской Луки мы имеем еще много белых пятен.



Гордые и независимые, веселые и лиричные



Неоднократно Самарская Лука подвергалась разрушительным нашествиям иноземцев, но, похоже, им не очень-то удавалось насаждать аборигенам унизительное чувство порабощенности. Уходя в леса под защиту гор, лесов и окружающей эту землю широкой реки, люди, умудрялись сохранить в себе ощущение независимости. Для знатных душе- и землевладельцев и сборщиков дани Самарская Лука была местом, где было небезопасно расточать самодурство.

Люди очень давно осознали достоинства здешних горных и водных преград и во все времена старались жить оседло внутри волжской излучины. После завоевания Поволжья Русским государством (1552 г.) на Самарской Луке, в окружении обширных пространств занятых еще воинственными кочевниками, стало формироваться европеизированное многонациональное оседлое крестьянство. Сказочные традиции обогатились в это время многими русскими западноевропейскими мотивами.

До 1848 г., то есть до появления на Волге быстроходных железных пароходов, Самарская Лука была еще разбойным, казачьим местом. Тон традиционной культуре задавали те, кто промышлял нападениями на суда, идущими на торг. И это формировало у людей особый менталитет. Разбойные мотивы Самарской Луки совсем не походят на северорусские фольклорные образы и действия. Там разбойники это просто бандиты, лишенные понимания чести. Самаролукский разбойный цикл фольклора это произведения о философии особой справедливости, особого кодекса чести. Поселение Моркваши было в разбойные времена своеобразным сервисным центром казаков. Жители Морквашей готовили казакам пищу, стирали белье. За это получали деньги и продукты.

Ощущение поэтической уединенности и победного удальства, душевного спокойствия и веселья подолгу не покидало местных жителей. Романтически-восторженный певец Жигулей - поэт Александр Ширяевец (1887-1924) так описал душевные качества своих земляков:



Не глядит на Волгу месяц,

А глядит он на село,

На Ширяево село,

Весело там, весело!



Песни, песенки, припевки -

Все печали разнесет!

А молодки-то, а девки -

Веселянки! Пьяный мед!



Не глядит на Волгу месяц,

Наклонился над селом,

Над Ширяевом-селом,

Тужит: "Эх, пожить бы в нем!"



Коренным жителям чувашских, русских и мордовских сел Самарской Луки не присущи болезненные комплексы, встречающиеся порой у этносов, испытавших долгую, тяжкую неволю. В то же время, самаролукское свободолюбие не такое раздольное, как например, в центральной России. Здесь оно как бы камерное: куда ни пойдешь, через день-два - край вольной земли. Душевная широта и щедрость связаны у этих людей с образом могучей просторной Волги.

Окрестности села Моркваши Д.Н. Садовников в свое время назвал одним из самых красивых мест на Самарской Луке. О жителях этого села И.Е. Репин, побывавший в селе в 1870 г. вспоминал:



"Какой красивый, дородный народ![…] И откуда у них такая независимость, мажорность в разговоре? И эта осанка, полная достоинства?

Как ни станет мужик - все красиво. И бабы подходят. Тоже княжны какие-то по складу: рослые, красивые, смелые. Всем здесь говорят "ты" обыватели, и за этим чувствуется равенство. Никакого подхалимства, никакой замашки услужить господам - словом никакого холопства".



Природное отшельничество и некоторая замкнутость людей не перешли в духовное затворничество. В экономически крепкие села Самарской Луки постоянно приходили беглые и торговые люди. Они несли иную культуру, иные взгляды на жизнь. Природа подарила здесь людям духовную самобытность, а постоянная тесная связь с иноземцами - яркость и богатство традиционной культуры. Склонная к озорству душа самаролукца впитала в себя русскую бесшабашность, чувашскую мягкость, татарскую мудрость, добродушную мордовскую хитрость. Все это способствовало процветанию сказительства.



Тайны сказительского мастерства



Сказки, в отличие от эпоса и песенного творчества легко мигрируют от народа к народу, из одних мест - в другие. Обычны и переходы фольклора в литературу и наоборот. Многие народные произведения, попадали из художественной литературы в фольклорную среду и превращались при многочисленных пересказываниях в настоящий фольклор. Некоторые сюжеты пришли в Жигулевские горы из сказок "Тысячи и одной ночи", некоторые из Украины, Франции, Германии, Индии. В книге читатель найдет сюжеты, известные для фольклора Русского Севера, Южной России, Татарстана, Мордовии, Чувашии. Читая сказку "Деревянный орел", в том виде как она бытует среди чувашей Самарской Луки, вы ощутите в ней множество русских черт, узнаете эпизоды из арабской сказки "Конь из эбенового дерева", не сдержите смеха от уморительных характеристик англичан.

Самаролукский фольклор сохранил и эпические и лирические сюжеты и мотивы, шутливый и витиеватый настрой. Задумайтесь, умеете ли вы их рассказывать или хотя бы слушать сказки? К сожалению, и тем и другим искусством владеют сейчас немногие. Это произошло потому, что длительный исторический период социальная сфера бытования сказок неумолимо сужается. Особенно больно это отразилось на основной и самой многочисленной группе произведений - на сказках для взрослых.

Умение слушать сказки, как и умение воспринимать любой другой вид искусства, зависит не только от настроения и желания человека, но и от определенных, знаний, от культуры восприятия. Обращали ли вы внимание, как зрители реагируют на выступления фокусника в цирке? Одни, все свои душевные силы тратят на разгадывание секретов мастера, а найдя их, теряют интерес к выступлению. Другие - наслаждаются мастерством иллюзиониста или манипулятора, почти не вдумываясь в механику чуда, довольствуются признанием того, что артист и его номер прекрасны. Такие зрители могут знать технику номера и не уставать восхищаться артистом. Второй подход - сродни умению слушать сказки. Знатоки сказок с удовольствием слушают уже знакомые сюжеты в разном исполнении. Без восприятия сказочного чуда как явления, достойного удивления, а сказочной шутки - как явления достойного усмешки, вы, слушая сказку, ее не услышите. Здесь необходимо определенное простодушие: слушатель и сказитель должны быть добры и восприимчивы к чудесам. Если в вашей душе кипит злость или ехидство к сказке не стоит обращаться, вы ее не поймете.

Не годится и другая крайность: полная, доведенная до фанатичности вера в правдивость сказочных событий. Сейчас многие люди ищут возможности забыться, отрешиться от захлеснувшего нашу жизнь информативного бума и безудержного прагматизма. Сказка не наркотическое средство от социальных болезней века. Если мысленно оторваться от реальностей жизни и полностью поверить волшебству, то вы тоже перестанете воспринимать сказку как сказку. Для этого нужна, если хотите, определенная трезвость ума. Эту особенность подметил в 1841 г. В.Г. Белинский, он писал:



"Так как русский человек смотрел на сказку, как на "пересыпанье из пустого в порожнее", то он не только не гонялся за правдоподобием и естественностью, но еще как будто поставлял себе за непременную обязанность умышленно нарушать и искажать их до бессмыслицы. По его понятию, чем сказка неправдоподобнее и нелепее, тем лучше и занимательнее".



Фольклорные произведения, основанные на предрассудках, на веру в существование нечистой силы принято называть быличками. Настоящие сказочники их четко отличают от сказок. "Это ерунда, конечно, это не сказка. Болтали так люди." - ответил мне чуваш Яков Ильич Кальбердин из села Севрюкаево, когда я попросил его рассказать быличку об озере Бурташном. Дело в том, что в быличках признается существование нечистой силы. Быличка - это, прежде всего поучающее, дидактическое произведение народного творчества, а сказка - увеселительное действо.

Читатель настоящего сборника наверняка обратит внимание на то, что некоторые помещенные в сборник произведения, например, "Нехорошее место", "Подарок атамана", "Клады Разина", "Кость черной кошки" сильно зависят от интонации сказителя и настроения слушателей. Один и тот же текст может быть услышан или как быличка, или как сказка. И в этом состоит еще одно любопытное правило сказочной культуры: сказки лучше не читать, а слушать и сказывать! Точнее сказку надо представлять. Сказительство - это театр одного актера.

Хороший сказочник никогда не скрывает от аудитории, что он излагает не более чем занимательную, шутливую ложь с замысловатым художественным сюжетом. Сказка может быть очень страшной, может быть веселой, но всегда не навязчивой. Прямолинейные лобовые рассуждения или изощрения в подробностях сказочного действия уничтожают народный дух сказительства. В настоящих сказках недопустимы назидания, поучения. Такое возможно либо в легендах, где утверждается справедливость религиозного учения, либо в детских этических сказках. По этой причине легенды и детские сказки значительно менее художественны и менее сложны, чем сказки настоящие. В этих формах художественность уходит на второй план, ради достижения главной цели: сделать назидание понятным и принятым слушателями.

Чтобы эффект был зримым, и сказитель и зритель должны обладать высокой смеховой культурой. Думается, что каждому человеку полезно осознавать, что смех, вроде бы лишая мир разумных объяснений одновременно "творит свой фантастический антимир, который несет в себе определенное мировоззрение, отношение к окружающей действительности" (Лихачев и др., 1984). Смеховая культура воспитывалась у крестьян Самарской Луки с раннего детства. Неявным, как и в сказках, смыслом и балагурством характеризуется и народная поэзия, например, прибаутки, и загадки. У жителей села Аскулы в начале ХХ столетия была популярна шаловливая прибаутка, насыщенная непонятными никому словами:



А ду-ду, ду-ду, ду-ду,

Ва калинную трубу.

Побежали два быка,

Там дедушка Кузьма.

Себе лапти-то плетёт

И жану-то продаёт.

За куни-и-ицу,

За лиси-и-ицу,

За медведя-пярдуна.

Медведь пярдун,

Купи себе мыло,

Утри себе рыло…



Искать скрытый смысл в подобных творениях абсолютно напрасное занятие. Но спетая речитативом, такая прибаутка в некоторых ситуациях несла в себе усмешку или даже жесткую сатиру. В народных сказках смех тоже скрывает мысль от непосредственного созерцания.

Многие заблуждаются, считая сказку обязательным носителем морали, некоторым учебником жизни. Сказочная мудрость потому и действенна, что всегда спрятана в художественном повествовании. Если она будет грубо предложена открытым текстом, то у большинства людей просто отключится восприятие. От назиданий и деклараций человек быстро устает. Более того, стремясь воспринять сказку как жизненный рецепт, вы, скорее всего, добьетесь обратного - ее полного непонимания. Наверное поэтому легенды, детские поучения и предания исчезают из быта быстрее сказок. Эти произведения все чаще рассказываются сказителями с установкой на художественность сюжета.

Настроение слушателей, как уже указывалось, имеет для сказки очень большое значение. И частое в нашей бурной жизни отсутствие у людей необходимого душевного равновесия - важная причина постепенного вымирания древнего искусства. Однажды, в селе Торновом, я пришел к мордвину Василию Маркеловичу Пензину, чтобы в очередной раз записать его чудесные сказки. Он, увидев, как я лихорадочно быстро готовлю магнитофон к работе, вдруг спросил:

Вы торопитесь куда-нибудь?
Нет, - говорю, - не тороплюсь.
Если торопитесь - разговор у нас не получится. Торопясь, слушать сказку нельзя!
Мне пришлось подчинить свое настроение требованию Маркелыча.

Во все времена аудитория слушателей сказки появлялась там, где люди находились как бы на вынужденном простое: на отдыхе во время сенокоса, в ночном, на сплаве леса, во время рыбной ловли, в дальней дороге. В XVII веке, во Франции, была даже некая мода рассказывать сказки в салонах среди праздной публики высокопоставленных особ. В современном Ираке сказка до сих пор является "важным атрибутом народных торжеств, вечеринок, обычных дружеских встреч за чашкой ароматного арабского чая" (Яременко, 1990). Живет сказительская традиция и в современной Ирландии.

Подходящий для восприятия сказок душевный настрой возникает у туристов на привале. У походного костра сказка, как и песня, вполне может стать желанным гостем компании. По этой причине можно надеяться, что совершенствуясь в умении отдыхать, люди снова станут восприимчивыми к сказочной культуре. Я думаю, очень полезно пересказать друзьям прочитанные народные сказки. Находим же мы время для анекдотов. Для сказки нужно больше времени и больше спокойствия. Неспроста сказочники Самарской Луки главным временем для своих представлений выбирали ночь. Хороший сказочник в понимании самаролукцев это тот, кто может сказывать до утра. Такие люди были почти в каждом селе. Мне удалось записать несколько таких имен. Этих людей давно уж нет на свете, но есть память об их представлениях.

Например, в украинском селе Отважное (его поглотил город Жигулевск) до 1940 г. умел всю ночь рассказывать и держать слушателей в напряжении достаточно Иван Пантелеевич Кисилёв. Он родился приблизительно в 1901 г. В 1942 - убит на фронте.

В русском селе Валы такой славой в 1930-х годах пользовался старик Василий Степанович Котов. В чувашских селах Кармалы и Севрюкаево в 1940-1960-х годах ошеломляющий успех имели сразу три старых сказителя: Федор Тимофеев, Николай Ильин и Георгий Алексеев. Они не просто были отличными исполнителями. Они выступали в единой труппой. Рассказывали по очереди, "со всеми интонациями". У каждого был свой репертуар, который он исполнял особенно виртуозно.

В селе Жигули 1930-х – 1960-х г. невероятным успехом пользовался дедушка Васяня Крушинин. Он был пастухом. В отличие от других сказочников много читал. Рассказы про жизнь перемежал со сказками, быличками. Его способность говорить до утра пользовалась в селе большим спросом: число желающих послушать дедушку Васяню не уменьшалось, тем более что он был легок на подъем до самой смерти.

О том, какое место в жизни села занимали сказочники в первой половине ХХ века рассказала мне чувашка Анастасия Семеновна Шестопалова из села Кармалы.



“Сейчас книги, телевизор показывает. А прежде была у нас Кармалах бабушка Краньца. Она не родная мне бабушка. Ничья. Сирота была. Мы дети, не больно уж маленькие были. Много нас было в селе. Натаскаем в избу пельменей, яиц. Сидим, а она рассказывает. Длинные сказки рассказывала”.

Все эти знаменитости, к сожалению не оставили никаких текстов. Только народную память. В настоящем сборнике больше всего представлено текстов трех сказителей. Первый из них – представитель природно-культурного комплекса Красноречье, русский крестьянин Абрам Кузьмич Новопольцев (1820-1885). Его записывал на рубеже 1860-х и 1870-х гг. Д.Н. Садовников. Происходило это не в родном селе сказителя а на помещичьей усадьбе Лазаревых в соседнем селе Новиковка. Ныне это Старомайнский район Ульяновской области. Второй - чуваш Яков Ильич Кальбердин (1905-1989) я записывал в его родном селе Севрюкаево. Ныне это Ставропольский район Самарской области, территория национального парка "Самарская Лука". Третий - мордвин мокша Василий Маркелович Пензин (1906~1993). Его я тоже записывал в родном селе Торновое. Ныне это Волжский район Самарской области, территория национального парка “Самарская Лука”. Его сказки, как это и свойственно мордве менее насыщены волшебными предметами и действиями, но зато пестрят топонимами окрестностей села.

По большому счету фольклорное произведение (песню, сказку, предание, легенду и т.п.) нельзя ни слушать, ни читать. Их надо видеть и слушать. Хотелось бы, чтобы эта книга помогла читателям хоть немного представить чудесные спектакли, которые умерли, но имеют шанс возродиться, если к этому будут склонны читатели.



Духовные пристрастия сказителей



На Самарской Луке более четырех столетий доминирует православная вера. При этом стоит заметить, что понимание веры у самаролукцев значительно шире, чем у жителей Валдая, Мещёры и Русского Севера и других мест европейской России. Самарская Лука постоянно связана и кровными и материальными узами с волжскими татарами, носителями мусульманства. Народная проза в этом регионе включает в себя образы и мотивы язычества, мусульманства, а самое необычное она содержит мотивы разноверия. В этом отношении сказки и новеллы Самарской Луки несколько напоминают народную прозу тех ближневосточных регионов, где соседствуют люди, исповедующие ислам и христианство. Самым ярким примером такого рода является новелла “Иван и султан”, которая бытовала первую половину ХХ столетия среди православных чувашей и близких к ним по месту жительства русских (села Кармалы, Севрюкаево, Покровка). Важным качеством мотивов разноверия является не злобливое отношение к иноверцам.

Что касается взаимоотношений народной прозы и духовной этики, то здесь дело обстоит значительно сложнее. Фольклористы, особенно озабоченные какими-либо политическими пристрастиями, долгое время утверждали, что народная проза, за исключением легенд, в своей основе антирелигиозна. Духовенство тоже не жаловало сказительства и даже бывали случаи, когда эта форма традиционной культуры открыто преследовалась русской православной церковью. У фольклористов возник даже термин “антипоповские сказки”.

В данном сборнике читатель волен обратить внимание на то, что в новеллах и сказках даже с резкими высказываниями в адрес духовенства никогда не осмеиваются христианские заповеди. Осмеянию подвергается грех сам по себе, от кого бы он ни исходил: от попа, атамана Разина, крестьянского сына. Православная этика во всех случаях остается высшей, непререкаемой ценностью для сказителей. Это касается и легенд, и рассказов о нечистой силе, и новелл, и сказок, и преданий.

Особо трудным для сохранения веры в христианские заповеди был короткий период антирелигиозной вакханалии в 1930-х годах. В это время какое-то количество сюжетов было пропущено через прокрустово ложе антирелигиозной компании большевиков. Именно в эти годы были изгнаны с территории Самарской Луки все священники, закрыты, частично или полностью разрушены все церкви.

Интересный пример в этом отношении дает судьба учительницы из с. Аскулы – Клавдии Александровны Фалиной. В 30-х и 40-х годах она активно боролась против “религиозных предрассудков”. Сотни детей в Аскулах, Осиновке, Винновке прошли ее жесткую школу неверия в Бога. Но когда ей было 80 лет и я попросил ее рассказать какую-нибудь историю, слышанную в детстве она рассказала не просто добродетельную сказку, а назидательную православную легенду-притчу “Марко богатый”. Тем самым она молчаливо призналась мне в приятии духовных ценностей старого дореволюционного мира, с которыми она так яростно боролась всю свою жизнь.

Лесник Степан Павлович Мухортов, рассказывая сказки Н.Е. Ончукову, не переступил через определенную этическую грань, не осмеивал веру в Бога, хотя пропускал мотивы религиозного характера. Это хорошо видно по сказке “Два охотника”. Рассказывая ее, сказитель опустил мотив о Николе Угоднике.

Таким образом, утверждение некоторых фольклористов и священников о явно антирелигиозном характере сказок и народных новелл в большой степени надуманно. По крайней мере, на фольклорном пространстве Самарской Луки проникновение в народную прозу антирелигиозных мотивов было весьма затруднено. Чаще происходило наоборот. Даже весьма светские балагурные сюжеты наполнялись здесь духовным содержанием. Яркий пример тому сказка о печь-купце. Главным препятствием для появления в регионе антирелигиозных мотивов были духовные пристрастия самих сказителей.



Будущее в прошлом.



Цель этой книги поднять интерес людей к истокам современной культуры. Прекрасно, что книга издается в волжском Ставрополе, городе жители которого, приехав когда-то со всех концов Советского Союза, попытались забыть свою малую родину и заглушить местную культуру. К сожалению, им это во многом удалось. Чтобы оправдать свои действия поколения интеллигентов, политиков десятилетиями насаждали в городе то общепролетарские, то общечеловеческие ценности. Но никакая, ни общечеловеческая, ни региональная культура не растет на пустом месте. Мне кажется, что сейчас менталитет города Тольятти внутренне готов изменится: люди готовы полюбить этот город не только за то, что он свой, а за то, что он живет за счет уникальной окружающей среды и богатейшего культурного наследия, уходящего своими корнями в древность. И эта древность не только интересна, и не только прекрасна. Она способна дать городу индивидуальность, духовную силу, культурный рост.

Стремление людей подражать столицам, западу, человечеству, часто формирует безродную и безликую культуру. Мне уже приходилось писать о том, что Россия переживает сейчас неосознанный кризис региональных культур (Рощевский, 1992, 1996). Наше общество повсеместно препятствует развитию таких очагов. А именно на этом пути достижимы самобытные вершины культурны.

Часто, движителями культурного нигилизма оказываются люди весьма трезвомыслящие, активные. Они как те паразиты черви, которые съедают свою жертву и погибают вслед за ней из-за отсутствия источника жизни. С какой грустью прочитал я недавно шикарно изданную книгу о Самарской области, где на каждой странице сквозят нелепые попытки убедить читателя, что люди этого края такие же как все, что Самарская Лука это почти Швейцария, а Самара - это русский Чикаго. Все это наводят на мысль, что у части населения, которая не чувствует своей связи с природным и культурным наследием проявляется какой-то региональный комплекс неполноценности.

Эта книга, как и любая другая конечно не в состоянии раскрыть всего многообразия самаролукского фольклора. Не раскрывает и многообразия всех нюансов старой региональной культуры. Но очень хочется, чтобы она стимулировала интерес людей к приятию прошлого. Не информационному ознакомлению, а к духовному приятию и синтезу. Чтобы люди проигрывали свою новую современную жизнь через предания и сказки земли, на которой они живут, чтобы активизировались научные исследования региональной культуры, чтобы не стыдились люди своих истоков, как порой стыдятся своих родителей подростки, стыдятся, а потом каются.

Ю.К.Рощевский