О «ювенальной юстиции» в России говорить рано

Илья Ухов, социолог

Наметившийся с начала третьего срока Путина довольно мощный социально-политический запрос на «консервативный разворот» поставил в центр общественной дискуссии множество ценностных вопросов.

«Непонятна в законе дефиниция «насилие в семье». Что понимать под этим термином? Принуждение ребенка к выполнению домашнего задания или обязанностей по дому?»

Что есть семья в современном обществе? Каково должно быть соотношение прав и обязанностей в ней? Вправе ли родители целиком и полностью распоряжаться воспитанием своих детей, или к этому стоит привлекать государственные и иные структуры, ответственные за социальную работу с населением?
Вокруг этих дискуссий возникло множество толков и мифов, причем наметилась целая общественная страта, паразитирующая на теме внедрения «ювенальной юстиции» и под шумок этих разговоров создавшая форменную секту, что особенно хорошо заметно, если проследить за активностью «анти-ювеналов» в интернете в целом и в соцсетях в частности.

Безусловно, на фоне ценностного и идеологического противостояния России и Запада и наличия внутри страны сторонников либеральных постмодернистских концепций «расчеловечивания» и нивелирования идентичностей – будь то гендерных или семейных – не приходится отрицать и попытки сторонников «ювеналки» протащить свою повестку в отечественное семейное законодательство.

Однако на примере пресловутого Федерального закона № 442 «Об основах социального обслуживания граждан в Российской Федерации», который вступил в силу с 1 января этого года, хорошо видно, что, отбросив крайние позиции пропагандистов с той и другой стороны, следует вчитаться именно в закон, а не в страшилки и мифы о грядущем «антисемейном» терроре, который вот-вот обрушится на головы несчастных россиян.

Итак, закон № 442, вступивший в силу с 1 января 2015 года, отменяет два предыдущих федеральных закона, регулировавших ту же сферу – № 122 и № 195. Если сравнить три закона, то ФЗ № 442 по сути объединяет компетенции двух предыдущих и в основном направлен вовсе не на регулирование семейных отношений, а на социализацию пенсионеров, инвалидов и лиц в трудной жизненной ситуации.

Если говорить о негативных аспектах, которые потенциально могут повлиять на нарушение автономности семьи, то стоит обратить внимание на комментарии Патриаршей комиссии по вопросам семьи, защиты материнства и детства, в которых указывается на ряд спорных моментов.

Во-первых, представители церкви указывают (и совершенно, на мой взгляд, справедливо) на то, что некоторые вопросы относительно так называемого социального обслуживания могут решаться без ведома родителей несовершеннолетних детей.

То есть некие третьи лица – к примеру, органы соцобслуживания муниципалитета – могут без ведома семьи принять решение о том, что ребенку нужно «социальное сопровождение». В законе есть замечательная формулировка о том, что основанием для рассмотрения вопроса о предоставлении социального обслуживания может являться обращение «в рамках межведомственного взаимодействия».

Это создает, конечно, определенную почву для злоупотреблений и даже коррупции. Учитывая отечественные реалии, вполне допускаю такой вариант, при котором школа или комиссия по делам несовершеннолетних, «в рамках межведомственного взаимодействия», передает материалы в социальные службы и ребенку может быть назначена (даже без одобрения родителей) индивидуальная программа соцсопровождения.

Во-вторых, совершенно непонятна дефиниция «насилие в семье», которая присутствует в законе. Что понимать под этим термином? Будет ли считаться насилием принуждение к выполнению домашнего задания? Или обязанностей ребенка по дому?
А если этого нет в законе – то значит, чиновники на местах в рамках подзаконных актов, или просто исходя из каких-то своих соображений, будут вольно толковать эту норму. Вместе с тем нельзя и заниматься пустым алармизмом, так как существует изрядное количество семей, в которых применяют насилие не только над детьми, но и над одним из супругов, и проходить мимо подобных вещей – значит оставлять этих людей наедине с проблемой.

Выход тут только один – уточнять формулировки и создавать модели правоприменительной практики, в соответствии с которой насилие будет трактоваться именно в контексте физического воздействия и никак иначе.

В-третьих, в законе есть определенная лакуна, связанная с возможностью по сути навязывать гражданину дополнительные услуги в рамках уже одобренной программы «социального сопровождения», что входит в прямое противоречие с остальными законами России, в которых прямо запрещено увязывание получения одной услуги за счет исполнения другой. Принципом добровольности здесь и не пахнет.

Ну и наконец еще один объект критики – возможность участия общественных некоммерческих и даже частных структур в системе социального обслуживания населения. Алармисты и тут подняли бурю в стакане воды, продвигая идею о том, что НКО и коммерческие структуры будут злоупотреблять, а муниципальные и государственные органы – нет.

Довольно наивные замечания, так как зачастую неподконтрольность и непрозрачность чиновников на местах способствует развитию всего пышного коррупционного букета. Форма собственности здесь не панацея, нарушать закон могут и те, и другие. Но, отрезав общественные организации от оказания услуг населению, можно ликвидировать, к примеру, социальную функцию религиозных организаций, которую сейчас они выполняют, во многом исходя из своих морально-этических принципов и безо всякой нормативно-правовой базы.

А вот теперь о плюсах закона. Получатели социальных услуг (а это, напомню, не только дети, но в большей степени инвалиды и пожилые граждане) впервые в отечественной практике получают возможность выбора поставщика услуги, могут участвовать в составлении собственной индивидуальной программы социальной реабилитации, могут также и отказаться от услуги вовсе.

В законе также четко прописано, что нельзя ограничивать права и свободы клиентов соцучреждения, в том числе и медикаментозно – привет отечественным психоневрологическим стационарам. Нельзя также и помещать детей-инвалидов, не страдающих психическими расстройствами, в стационарные организации, предназначенные для детей-инвалидов, страдающих психическими расстройствами, и наоборот.

А ведь это до недавнего времени было большой проблемой, особенно на периферии. В законе есть еще много довольно инновационных моментов – от возможности обжаловать отказ в соцобслуживании в суде до заключения юридически обязывающего договора между гражданином и поставщиком услуги.

И еще – признание ребенка нуждающимся в соцобслуживании не имеет никакого отношения к лишению родительских прав и помещению его в некое стационарное учреждение. Прав на ребенка в России может лишить только суд, в отличие от какого-нибудь норвежского «Барнварна», чьи сотрудники могут забрать ребенка чуть ли не из-за подозрительного лайка в соцсети.
Есть ли в законе недоработки – безусловно. Повод ли это для того, чтобы хоронить всю концепцию социального обслуживания населения в стране – нет. И Русская православная церковь, и Общественная палата, и представители профильных НКО уже обсуждают поправки, и они совершенно точно будут приняты. Никакой «ювенальной юстиции» в России не будет, но дьявол, как всегда, таится в мелочах и разбираться в них нужно всем миром.

А не бить в набат, призывая проклятья на головы депутатов и чиновников, обвиняя их чуть ли не в предательстве национальных интересов, как это любят делать сторонники «ювенального заговора».

http://www.vz.ru/opinions/2015/1/14/723933.html