Развитие в психотерапии ребенка с РДА (анализ одного случая)

Развитие в психотерапии ребенка с РДА
(анализ одного случая)
Денисенко Е.В.,
(педагог-психолог ЦППРиК «На Таганке»).

Детский аутизм - достаточно распространенное явление в нашем обществе и все чаще встречающееся в нем в последние годы. Но, к сожалению, это особое нарушение психического развития остается недостаточно изученным и, как следствие этого имеется ряд проблем в ранней диагностике этого заболевания.
Главная причина необходимости признания аутизма и точной, своевременной диагностики состоит не только в том, чтобы поставить диагноз, но и в том, чтобы определить оптимальные методы коррекции, выяснить, как помочь ребенку справиться со своим нарушением и интегрироваться в социум. В условиях своевременного начала коррекции большинство аутичных детей могут обучаться в общеобразовательной школе, нередко обнаруживая одаренность в отдельных областях знаний, искусства. И, наоборот, при отсутствии своевременной диагностики и адекватной психологической помощи значительная часть таких детей становятся необучаемыми и неадаптивными к жизни в обществе (Лебединская, Никольская, 1991).
Важную роль в раннем выявлении нарушения развития и оказания своевременной помощи может играть врач – педиатр, обладающий психологической грамотностью. Ибо те проблемы, которые со всей очевидностью встают перед родителями аутичных детей и заставляют их обратиться к специалисту, обычно не возникают внезапно. Корни подобных явлений уходят в раннее детство, но полностью игнорируются большинством родителей, которые списывают это на характер ребенка. Это не свидетельствует об отсутствии любви у родителей к своим детям, а говорит о том, что они их или не могут понять (мешает собственный детский травматический опыт), или не хотят понимать, погружаясь в повседневные заботы, которые особенно остро стоят перед ними в наше время.
Далее я хотела привести один из примеров динамики развития личности мальчика с диагнозом РДА с использованием методов игровой и песочной терапии. Имя мальчика изменено.
Антон поступил на терапию по запросу его родителей. Запрос родителей звучал следующим образом. В 2002- году, когда Антону было 1,5 года, в семье сложилась кризисная ситуация. Отец потерял работу. Старшему ребенку – сестре Антона в то время исполнилось шесть лет, началась подготовка к школе и ее перевели из одного детского сада в другой. Для девочки ситуация оказалась стрессовой, у нее обострилась бронхиальная астма, первый приступ которой совпал с рождением брата. Мама Антона во многом переключила свое внимание на дочь и не сразу заметила изменения, происходящие в поведении сына (из анамнеза известно, что он родился с асфиксией головного мозга). Антон постепенно начал терять уже приобретенные навыки, проявлять сильный негативизм. Сложившийся небольшой словарный запас стал уменьшаться. Но, по-настоящему, тревога возникла тогда, когда Антон перестал откликаться на свое имя, перестал реагировать на них и на сестру – не замечал их прихода и ухода, часами мог сидеть и играть в конструктор.
На первой встрече во время моей беседы с родителями Антон проявлял сильную тревогу, бился головой о стол, не замечал родителей. В игровой комнате его заинтересовал конструктор и счетный материал (квадраты и кружочки), который он стал раскладывать и сортировать: квадраты к квадратам, кружочки к кружочкам. Когда у него не открывалась коробочка, где лежал счетный материал, он жестами показывал, что просит помочь ему ее открыть. Слов не произносил. Я стала подставлять свои ладони, чтобы он мог в них что-то положить. Таким образом, я пыталась выстроить диалог в игре и показать Антону, что можно играть и со мной, и что это лучше и интереснее, чем играть одному.
Уже со второй сессии он принял мое предложение, и мы стали играть вместе. Антон отказался от игры в конструктор и перешел к песочнице. На этот же раз он, как будто впервые, заметил, что остался один без мамы и расплакался. Это были его первые слезы в терапии. К этому времени родители забыли, когда он плакал в последний раз. Так к нему стали возвращаться чувства. Однако дальше процесс пошел значительно медленнее.
На втором месяце работы мама заметила, что Антон стал более активным, откликался на свое имя. Позже и дольше стал засыпать, начал болеть, требовал, чтобы мама спала вместе с ним, очень сложно стал расставаться с ней перед игровой комнатой.
На игровых сессиях он постепенно стал расширять свой диапазон игр. В песочнице он трогал сухой и мокрый песок, пересыпал его из одной посуды в другую, перемешивал песок с игрушками и высыпал все на пол. Возникло впечатление, будто он прислушивается к своим новым тактильным ощущениям. В какой-то момент он подошел к стеллажу с игрушками и выбрал дом, в который поселил клоуна. Игра с клоуном длилась около 7 мин, но она уже была зародышем сюжетно- ролевой игры. Я интерпретировала это как готовность Антона вступать в контакт с внешней средой под маской клоуна – так безопаснее.
В целом начало работы оказалось очень тяжелым периодом для мамы. С ней проводилась параллельная работа. Хотя правильнее, конечно, это назвать повышением ее психологической грамотности и оказанием ей моральной поддержки. Беседы с ней были направлены на объяснении причин и характера разлаженного поведения ребенка и его капризов. Главным на этом этапе было дать родителям возможность понимать, что происходит с их ребенком, помочь установить с ним эмоциональный контакт, почувствовать свои силы, научиться влиять на ситуацию, изменяя ее к лучшему.
Основная сложность заключалась в том, что Антон, словно наверстывая упущенное, пытался получить от мамы всю ту любовь, заботу и защиту, которой он был лишен из-за прерванного с ней контакта. На маму обрушился поток агрессивных импульсов как упрек ей в том, что она не смогла своевременно обеспечить эти его потребности. Работа с мамой была также направлена и на поддержание ее материнской самооценки и снижение чувства вины перед сыном.
Дальнейший этап развития игровых навыков был связан с созданием образов с помощью изобразительных средств – красок и карандашей. На первых порах он рисовал линии, начиная их на бумаге, а заканчивая на столе. И чем дольше он рисовал на занятии, тем меньше линий оставалось в пределах листа бумаги и больше на столе. С одной стороны, это могло быть свидетельством того, что ему не удается фиксировать свое сознание на процессе рисования, а с другой – попыткой, таким образом, расширить границы собственного «Я».
Другой особенностью его рисования было то, что карандаши он использовал в строгой последовательности и обязательно все. Мои попытки прервать или изменить эту последовательность заканчивались его криком.
Чуть позже к его любимым игрушкам добавились телепузики. Наши с ним занятия стали начинаться с того, что он находил телепузиков, раскладывал их в ряд и называл по именам. Это было своеобразным ритуалом, открывающим дальнейшую игру.
Примерно в это же время – к концу первого года появилась высокая речевая активность. Мама отмечала, что словарный запас Антона восстановился, в его речи стали появляться новые слоги и слова. Поведение его дома изменилось. Он стал часто подходить к родителям, обнимать их, звать: «Мама, папа!». Жестами и мимикой он пытался объяснить им, что он хочет. Однако проговаривать свои желания было для него сложно, и в результате, если его не понимали, он просто отказывался от своих потребностей.
В игре у мальчика появился интерес к животным. Первыми его внимание привлекли крокодил, слон и медведь. Он даже пытался кормить крокодила из детской бутылочки. Затем к этим животным добавились и другие, и всех их Антон пробовал накормить.
Скоро я обратила внимание на то, что Антон не может играть «понарошку». Проявилось это в том, что, кормя животных песком, он и сам стал его есть. И другой эпизод. Я посоветовала маме дать ему бутылочку с соской поиграть, заметив его интерес к ней в игре с животными. Дело закончилось тем, что от бутылочки его невозможно было оторвать. Он постоянно требовал, чтобы ее наполняли, пил только из нее и засыпал только с ней. Это превратилось в целую проблему.
Наступил первый летний перерыв в нашей работе. Перерыв оказался затянувшимся до середины октября – Антон много болел.
За это время он освоил до восьмидесяти новых слов, стал считать до 100, запоминать стихи. Он стал проситься на горшок и перестал мастурбировать.
Занятия продолжились. Мы стали вместе рисовать, и Антон комментировал рисунки. Например, когда я нарисовала машину, он сказал: «Папа маму би би сок» (папа маму везет на машине за соком). Когда я просила его принести что-нибудь из игрушек, он выполнял просьбу и приносил. На одном из занятий, когда мы играли, он внимательно посмотрел мне в глаза, взял за руку, повел меня в мой кабинет, посадил в кресло, затем сам залез туда и прижался ко мне. Для меня это было свидетельством того, что наши с ним отношения перешли на новый, более доверительный уровень.
Словарный запас его продолжал расти. Он декламировал стихи. Любил это делать. Однако чаще это были одни и те же стихи – не было разнообразия. Для коммуникации он чаще использовал готовые цитаты, фразы из рекламы. В речи было много эхолалий, он часто путал лица и употреблял глаголы в неопределенной форме.
Постепенно его интерес стал распространяться на цифры. На занятии он всех и все считал. На этом этапе моей задачей было, через «подключение» к его такой аутостимуляции, превратить механический стереотип в эмоциональную игру, включить его в систему связей с внешним миром. Для этого я пыталась связать цифры со знакомыми бытовыми впечатлениями и с другими актуальными сюжетами из его жизни.
Умственное развитие Антона происходило своеобразно. Оно было также ограничено коридором стереотипов. В нем чувствовалась напряженность на выявление общих закономерностей, понимание причинно – следственных связей и процессов, протекающих в окружающем мире. На стандартные вопросы он отвечал вполне удовлетворительно. Но ему трудно было развернуто пересказать текст, составить рассказ по картинке.
Порой его действия свидетельствовали о том, что он лишь частично включается в контакт с внешним миром. Однажды я позвонила его родителям домой, чтобы перенести намеченное занятие. Трубку взял Антон и, не дожидаясь моего обращения, стал говорить: « Меня зовут Антон, мне 5 лет, у меня есть сестра Ася, я скоро пойду в школу».
Занятия наши продолжались. Постепенно происходило расширение запаса его стереотипов. Интерес Антона распространился на буквы, как русские, так и английские. Он стал много писать. Еще через какое-то время он увлекся географическими названиями. И здесь работа была направлена на развитие стереотипа, путем введения в него эмоционально значимых, приятных для ребенка деталей. Так, например, мы с ним составляли карты и отмечали маршруты путешествий к Тихому или Северному – Ледовитому океану, потом осуществляли их. Они были наполнены всякими приключениями и испытаниями.
Важно заметить, что работа с Антоном носила комплексный характер, в чем большая заслуга его родителей, особенно мамы. Через 1,5 года наших с ним индивидуальных занятий Антона определили в интегративный сад, где с ним стали дополнительно заниматься логопед и дефектолог. А еще через 1,5 года, когда ему исполнилось 5,5 лет, он стал посещать групповые занятия по сказкотерапии.
Сейчас Антон готовится пойти в школу. Многие задачи решены. Но по-прежнему актуальными остаются его социальная наивность, буквальность мышления; он не чувствует подтекста ситуации, что мешает ему выстроить более гибкие отношения со сверстниками.

Материал с сайта http://www.c-psy.ru/index.php