Юморология и абсурдотерапия для всей семьи

Первое сообщение в теме :

В этой теме можно писать тексты смешных стихов и прозы для детей любых авторов, в общем те, что вам самим очень понравились. Если у вас есть тексты собственного изготовления, лучше открыть новую тему, которая послужит основой рубрики о нашем творчестве.
Чем хороши именно смешные тексты? Тем, что они могут поднять даже очень испорченное детское (и даже взрослое) настроение, во всяком случае, удивить для начала. Беда многих родителей в утрате детского чувства юмора, где-то они его потеряли на пути из детства во взрослость и взамен разжились слишком серьезным и даже трагическим взглядом на жизнь. Взгляд этот крайне вреден для нормального детского развития в хорошего, доброго и умеющего быть счастливым от малого человека.
Иногда смех над абсурдным стишком это первый шаг к перемирию после ссоры. Только не стоит давать повода думать, что смеются именно над разобиженным, а то еще сильнее обидится. Лучше что-нибудь нейтральное и всобщее, например, выдержки из книг Григория Остера ("Легенды и мифы Лаврового переулка", "Кулинарная книга людоеда", "Папамамалогия" и т.д.) или рассказы Тима Собакина. Или вот такие стихи Ренаты Муха:

Рената Муха

Собаку обидели

Однажды собака вышла за ворота и прочла надпись на заборе "Осторожно, злая собака!"
И тогда она сказала:
Я с ними делила и радость и горе,
Зачем же такое писать на заборе?
А если для них я действительно злая,
Я больше не буду. Пусть сами - и лают.

Таракан

Жил в квартире Таракан в щели у порога,
Никого он не кусал, никого не трогал,
Не царапал никого, не щипал, ни жалил,
И домашние его очень уважали.
Так бы прожил таракан жизнь со всеми в мире,
...Только люди завелись у него в квартире.

Андрей Усачев
ВОБЛА

Плыла в облачках
Вобла в очках,
Листала журнал с интересом.
Вдруг видит - рассказ!
О воблах как раз
Писал знаменитый профессор:
Что воблы не могут
Плыть в облачках,
Что воблы вообще не бывают в очках,
Что вобла с журналом, в очках -
Это вздор,
И верить подобному вздору - позор!
И вобла решила
По небу не плыть,
И даже очки перестала носить,
И больше журналов она не читает -
Обидно читать,
Что тебя не бывает!


http://vk.com/club48913426?w=wall-48913426_458%2Fall

ЛЕКАРСТВО ОТ СТРАХА ИЗ "Мешка со страхами". У маленьких трусишек часто очень богатое воображение и развитое чувство юмора, поэтому лучшим лекарством является возможность посмеяться над другими трусишками (и над собой заодно) вместе с кем-нибудь, более смелым, например, мамой или папой.

Николай Носов
ЗАТЕЙНИКИ

Мы с Валей затейники. Мы всегда затеваем какие-нибудь игры.
Один раз мы читали сказку «Три поросенка». А потом стали играть. Сначала мы бегали по ком-нате, прыгали и кричали.
- Нам не страшен серый волк!
Потом мама ушла в магазин, а Валя сказала:
- Давай, Петя, сделаем себе домик, как у тех поросят, что в сказке.
Мы стащили с кровати одеяло и завесили им стол. Вот и получился дом. Мы залезли в него, а там темно-темно!
Валя говорит:
- Вот и хорошо, что у нас свой дом! Мы всегда будем здесь жить и никого к себе не пустим, а если серый волк придет, мы его прогоним.
Я говорю:
- Жалко, что у нас в домике нет окон, очень темно!
- Ничего, - говорит Валя. – У поросят ведь домики бывают без окон.
Я спрашиваю:
- А ты меня видишь?
- Нет. А ты меня?
- И я, - говорю, - нет. Я даже себя не вижу.
Вдруг меня кто-то как схватит за ногу! Я как закричу! Выскочил из-под стола, а Валя за мной.
- Чего ты? – спрашивает.
- Меня, - говорю, – кто-то схватил за ногу. Может быть, серый волк?
Валя испугалась и бегом из комнаты. Я – за ней. Выбежали в коридор и дверь захлопнули.
- Давай, - говорю, - дверь держать, чтобы он не открыл.
Держали мы дверь, держали.
Валя и говорит:
- Может быть, там никого нет?
Говорю:
- А кто же тогда меня за ногу трогал?
- Это я, - говорит Валя, - я хотела узнать, где ты.
- Чего же ты раньше не сказала?
- Я, - говорит, - испугалась. Ты меня испугал.
Открыли мы дверь. В комнате никого нет. А к столу подойти все-таки боимся: вдруг из-под него серый волк вылезет!
Я говорю:
- Пойди сними одеяло.
А Валя говорит:
- Нет, ты пойди!
Я говорю:
- Там же никого нет.
- А может быть, есть!
Я подкрался на цыпочках к столу, дернул за край одеяла и бегом к двери. Одеяло упало, а под столом никого нет. Мы обрадовались. Хотели починить домик, только Валя говорит:
- Вдруг опять кто-нибудь за ногу схватит!
Так и не стали больше в «три поросенка» играть.



http://vk.com/club48913426?w=wall-48913426_466%2Fall

История Ивана Фомича, которому в чистом поле на голову шлепнулся кирпич, в изложении Тима Собакина:

Молвил Ваня:
- Всяка рухлядь
Так и норовит
На макушку сверху рухнуть,
Как метеорит!..
А Кирпич вздохнул:
«Доколе
Мне терпеть напасть,
Если даже в чистом поле
Некуда упасть!
В океане и саванне, в кресле,
На печи –
всюду попадутся Вани,
всюду Фомичи!

Конечно, такого на самом деле не бывает и можно сказать: что за чушебродство такое!? Но взрослым можно ответить: эта чушь детям понятна не меньше, чем вам, но за что-то мы все любим комедии и комиков. Кроме того взрослым можно поискать метафору на нашу реальную жизнь (например, если кто-то очень хотел воспитать из сына хоккеиста, а он упорный ботан-шахматист или даже очевидный бездельник-мечтатель на данном этапе жизни). Итак, стихотворение "Сливоптица":

Петер Хакс
Сливоптица

Во Флойште курица жила.
Но что б сказать могли вы,
Узнав, что круглый год несла
Не яйца нам, а сливы?
Да, сливы спелые несла
В сарае сливоптица.
Конечно, жители села
На это стали злиться.
Сама хозяйка у плиты
Ворчит в сердцах, бывало,
Когда взамен яичницы
Сливичницу сбивала.
Хозяин жаловался всем:
«Мол, мы неприхотливы,
Но злость берет, когда я ем
Зажаренные сливы».
Итак, короче говоря
И как-то между прочим,
Но сливоптицу (хоть и зря)
Любили все не очень.
Мы все того не бережем,
Что вне известных правил, -
Так сливоптицу как-то днем
Хозяин обезглавил.
Во Флайшне дерево росло.
НО как не растеряться,
Когда заместо слив несло
Оно на ветках яйца!
Все яйца были на подбор:
Крупны, свежи – что надо!
Они белели сквозь забор
В тени большого сада.
И осенью, когда в садах
Плоды с ветвей срывались,
То яйца тоже – бах! бах! бах! –
Висеть не оставались.
Они летели много лет
На головы мальчишкам.
Представьте-ка такой омлет –
Нет, это было слишком!
Итак, короче говоря
И как-то между прочим,
Но яйцедерево (хоть зря)
Любили все не очень.
Ведь не бывали никогда
Деревья яйценоски.
Чтоб быть подальше от стыда –
Спилить его на доски!
Так пострадали оттого,
Что не смогли прижиться:
Во Флайшне – яйцедерево,
Во Флойште – сливоптица.

(рис. А. Брея, пер. с нем. Ю. Коринец - архив журнала "Мурзилка")

Рената Муха
Ужаленный уж

Бывают в жизни чудеса –
Ужа ужалила Оса.
Ужалила его в живот.
Ужу ужасно больно. Вот.
А доктор Ёж сказал Ужу:
«Я ничего не нахожу,
Но все же, думается мне,
Вам лучше ползать на спине,
Пока живот не заживет. Вот».

С. Маршак
СКАЗКА О СТАРУШКЕ

Старушка пошла продавать молоко,
Деревня от рынка была далеко.
Устала старушка и, кончив дела,
У самой дороги вздремнуть прилегла.
К старушке веселый щенок подошел,
За юбку схватил и порвал ей подол.
Погода была в это время свежа,
Старушка проснулась, от стужи дрожа.
Проснулась старушка и стала искать
Домашние туфли, свечу и кровать,
Но, порванной юбки ощупав края,
Сказала: «Ах, батюшки, это не я!
Пойду-ка домой. Если я это я,
Меня не укусит собака моя.
Меня она встретит, визжа, у ворот,
А, если не я – на куски разорвет».
В окно постучала старушка чуть свет.
Залаяла громко собака в ответ.
Старушка присела сама не своя,
И тихо сказала: «Ну, значит, не я!»


(из архива журнала "Веселые картинки")

НОГИ ОСЬМИНОГА
(Рената Муха в соавторстве с В. Левиным):

Сегодня доволен собой Осьминог –
Чудесно провел он воскресный денек:
В футбол поиграл он передней ногой,
Хороших знакомых проведал другой,
А третья каталась в лесу дотемна –
Катанье на лыжах любила она,
Четвертая тоже любила кататься,
Но все же отправилась с пятой на танцы,
Шестая весь день просидела в кино,
Седьмая играла с восьмой в домино.
Еще Осьминог собирался к Миноге,
Но тут, к сожалению, кончились ноги.

ВСПОМНИМ СЕБЯ РЕБЕНКОМ
Аркадий Аверченко. Невозможное

Учитель истории Максим Иванович Тачкин сидел, склонив голову к журналу и тихо зловеще перелистывал его.
— Вызовем мы… ну, хотя бы… Синюхина Николая!

Синюхин Николай побледнел, потупил голову, приблизился к кафедре и открыл судорожно искривленный рот.
— Ну-с? — поощрил его Тачкин.
— Я урока не знаю… — смотря в окно, испуганно заявил Синюхин.
— Да? — наружно удивился Тачкин. — Почему? Не можешь ли ты мне объяснить?..
Синюхину Николаю нужно бы было объяснить, что система «от сих до сих» и «повторить то, что было задано в прошлую среду» — настолько сухая система, что она никак не могла заинтересовать Синюхина. Мог бы Синюхин сказать и то, что он пытался несколько раз вчитаться в книгу, несколько раз начинал «от сих», но сухие, не будившие пылкого воображения факты, путались в голове, рассыпались и своей ненужной громоздкостью мешали Синюхину добраться «до сих», до этих милых, манящих каждого прилежного, зубрящего ученика своим уютом и грядущей свободой — «сих».
Синюхин не хотел откровенничать с учителем.
— У меня голова болела… мама захворала… в аптеку бегал…
— Ой-ой-ой, — засмеялся Тачкин. — Как много! А поставлю-ка я тебе, Синюхин Николай, единицу. А?

Он посмотрел внимательно в лицо ученику Синюхину и, заметив на нем довольно определенное лицо, лишенное двусмысленности выражение — отвернулся и задумался…
«Воображаю, как он сейчас ненавидит меня. Воображаю, что бы он сделал со мной, если бы я был на его месте, а он на моем».
………
Держа под мышкой журнал, в класс вошел ученик Николай Синюхин и, вспрыгнув на кафедру, обвел внимательным взором учителей, сидевших с бледными, испуганными лицами на ученических партах.

Ученик Николай Синюхин опустился на стул, развернул журнал и, помедлив одну зловещую минуту, оглядел ряд сидящих лиц, в вицмундирах с блестящими пуговицами…
— Ну-с, — сказал он. — Кого же мы вызовем?.. Разве Ихментьева Василия.
Учитель географии Василий Павлович Ихментьев съежился, обдернул вицмундир и робко приблизился к кафедре.
— Ихментьев Василий? — спросил ученик Синюхин, оглядывая учителя. — Гм… Должен сказать вам, Ихментьев Василий, что ваше поведение и успехи меня не радуют!
— Почему же? — оторопев, спросил учитель. — Почему же, Николай Степаныч? Кажется, я стараюсь…
— Да! — иронически улыбнулся Синюхин. — Стараетесь? Я бы этого не сказал… Видите ли, г. Ихментьев… Я человек не мелочный и не придерусь к вам из-за того, что у вас вон сейчас оторвана одна пуговица вицмундира и рукав измазан мелом.. Это пустяк, к науке не имеющий отношения, и мне до сих пор стыдно за то время, когда за подобные пустяки виновные наказывались уменьшением отметки в поведении. Нет! Не то я хочу сказать. Ихментьев Василий… А позвольте спросить вас… Как вы преподаете?! Как вам не стыдно? Ведь вы получаете деньги не за то, чтобы дуться по ночам в винт, пить водку и потом являться на уроки в таком настроении, при котором никакая география нам в голову нейдет…

— Я не буду… — тихо пролепетал учитель. — Это… не я… Я не виноват… Это Тачкин Максим приглашал меня к себе на винт… Я не хотел… а это он все.
Синюхин сердито хлопнул своей крохотной ладонью по кафедре.
— Имейте в виду, господин Ихментьев, что и шпионства, предательства и доносов па ваших товарищей не допущу! Я не буду этого поощрять, как поощряли это в свое время вы. Стыдно-с! Ступайте на свое место и поразмыслите-ка хорошенько о вашем поступке. Тачкин Максим!
— Здесь! — робко сказал Максим Иваныч.
— Я знаю, что здесь. Пойдите-ка ближе… Вот так. Сейчас один из ваших недостойных товарищей насплетничал на вас, будто бы вы подбивали его играть в карты. Может быть, это и было так, но оно, в сущности, меня не касается. Я не хочу мешаться в вашу частную жизнь и вводить для этого какой-то нелепый внешкольный надзор за учителями — я стою выше этого! Но должен вам заявить, что ваше отношение к делу — ниже всякой критики!
— Почему же, Николай Степанович, — опустил голову учитель Тачкин. — Кажется, уроки я посещал аккуратно.
— Да черт ли мне в этой вашей аккуратности! — нервно вскричал Синюхин Николай. — Я говорю об общем отношении к делу. Ваша сухость, ваш формализм убивают у учеников всякий интерес к науке. Стыдитесь! У вас такой интересный, увлекательный предмет — что вы из него сделали? История народов преподается вами, как какое-то расписание поездов. А почему? Потому, что вы не учитель, а сапожник! Ни дела вашего вы не любите, ни учеников. И, будьте уверены — они народ чуткий и платят вам тем же… Ну, скажите… что вы задали классу на завтра?
— От сих — до сих, — прошептал Тачкин.
— Да, я знаю, что от сих до сих! А что именно?
— Я не… помню…
Лицо Синюхина Николая сделалось суровым, нахмуренным. Он сердито вскочил, стал на цыпочки, дотянулся до уха учителя и, нагнув его голову, потащил за ухо в угол.
— Безобразие! — кричал он. — Люди в футлярах! Формалисты! Сухари! Себя засушили и других сушите! Вот станьте-ка здесь в углу на колени — может быть, это отрезвит немного вашу пустую голову… А завтра пришлите ваших родителей — я поговорю с ними!
Стоя на коленях и уткнув голову в угол, учитель истории Максим Иванович Тачкин горько плакал…

«Если единица, — думал он про себя, — застрелюсь!..»
…Тачкин улыбнулся себе в усы, поднял от журнала голову и сказал, обращаясь к угнетенному единицей, растерянному Синюхину Николаю:
— Так-то, брат Синюхин. Поставил я тебе единицу. А если мое поведение тебе почему-либо не нравится — можешь и ты мне поставить где-нибудь единицу.
Класс засмеялся удачной шутке.
Учитель поднял голову и устало сказал:
— Молчать! На следующий урок повторите то, что было задано в прошлую среду.
Где-то ликующе прозвонил звонок…

(журнал "Детское чтение для сердца и разума" №8 (140), 2008. Рисунки Черных А.И.)

В семье Осьминогов ужасная драма:
За завтраком ссорятся папа и мама,
А бедные дети стоят на пороге
И просят родителей взять себя в ноги.

(Рената Муха)